Визит Старой Дамы

ИНТЕГРАЦИЯ С ИНФЛЯЦИЕЙ

Пьеса Фридриха Дюрренматта давно не шла на столичной сцене, уже нескольким молодым поколениям она неизвестна. Тем примечательнее, что поставил ее молодой режиссер, традициями не обремененный, – в последние сезоны такие заявили о себе на столичных подмостках. На счету Сергея Алдонина капустник “Мастер и Маргарита”, поставленный еще в студенческие его годы, и совсем уже редкость – “Севильский цирюльник”. Можно было ожидать, что и новая его работа поразит свежестью взгляда.

Постановка и в самом деле удивляет – прежде всего неопрятностью. Поначалу персонажи появляются в грязноватом исподнем – по мысли швейцарского сценографа и художника по костюмам Максима Бови, чтобы шокировать добропорядочную публику. Однако в Москве к подобным одеяниям не привыкать: чудится, что реальная улица с ее бомжами вползла на сцену. Взамен иронии рождаются уныние и контрастная роскошному буклету материальная скудость. Дополненные столь же скучной декорацией – чисто функциональной конструкцией, которую время от времени передвигают монтировщики, а то и сами артисты, отталкиваясь пятками от планшета.

Внешняя серость гармонично сочетается с вялой режиссурой – корявыми прописями, тщательно скопированными прилежным учеником не с самых блестящих образцов. Действующие лица раскатывают на роликах, мечутся в свете мигалки, завывают в патетических местах и прикрываются нежными мелодиями в лирических фрагментах. Реальная и эстетическая пыль взметается над сценой, в сочетании с конкретными сквозняками, заставляя публику глубже вдавливаться в кресла.

Зная склонность режиссера Алдонина к шуткам, можно бы заподозрить, что задумана злая пародия на заполонившие сегодняшнюю сцену штампы. Но с течением действия убеждаешься, что юмор постановщика весьма специфичен, наиболее броское его проявление – когда героиня тискает интимные места героя – способно вызвать радость разве что у совершенно невинного (в театральном отношении) зрителя.

Отсюда и наиболее существенная девальвация, которая постигла почти всех исполнителей: если у мастеров старшего поколения иногда пробиваются живые ноты страдания и боли, то молодежь, набранная из разных трупп, чудится воплощением мечты Эдуарда Гордона Крэга об актерах-марионетках: настолько они плоски и механистично однообразны.

Понятно, что анатомия массового предательства, исследованная драматургом, постановщику совершенно неинтересна: нынешняя российская действительность последней дюжины лет превратила открытие в банальность. Не занимают Алдонина и характеры, выписанные автором, парадоксальность их взаимоотношений. Похоже, единственное, что притягивает режиссера, – он сам и его обстоятельства, в данном случае – выход в европейское культурное и финансовое (сказано же в анонсе: “искушение велико, а нищета беспредельна”) пространство.

Но разве за включение в европейский контекст обязательно расплачиваться инфляцией дара?